Четверг, 28.03.2024, 17:09Приветствую Вас Гость | RSS
Либрусек и все-все-все

 
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · Список прокси · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Форум » Книги » Книшки - книшки - книшки » Литературный коллайдер (Ведущие: Тиана и Александр)
Литературный коллайдер
computersДата: Среда, 28.01.2015, 21:15 | Сообщение # 1
Янус
Группа: Администраторы
Сообщений: 29908
Статус: Offline
Задача данного раздела - привлечение внимания к русской литературе, культуре.
Ведущие - наши гости, писатели Тиана Веснина и Александр Владимиров.


IMHO — In My Humble Opinion
 
foxmДата: Среда, 28.01.2015, 23:28 | Сообщение # 2
Тайный агент
Группа: Абордажная Команда
Сообщений: 9241
Статус: Offline
А где же гости?

Истина где-то рядом
 
computersДата: Четверг, 29.01.2015, 04:55 | Сообщение # 3
Янус
Группа: Администраторы
Сообщений: 29908
Статус: Offline
Будут, с течением времени tongue . Просьба не обижать wink .

IMHO — In My Humble Opinion
 
tianaДата: Вторник, 03.02.2015, 15:52 | Сообщение # 4
Рядовой
Группа: Пользователи
Сообщений: 2
Статус: Offline
Тиана Веснина, писатель, чьи произведения отличают тонкий литературный стиль, психологически ярко очерченные образы, оригинальное иронично-философское мышление и захватывающая манера повествования. Помимо всего прочего, Тиана является автором и ведущей программ на одном из каналов ТВ.

Александр Владимиров - автор, которого называют наследником традиций Гоголя и Булгакова. Лауреат "Лучшей книги года" 2012 и 2013 гг. и престижного международного конкурса "Литературный Олимп". Целый ряд его книг стали бестселлерами.

Добавлено (03.02.2015, 15:27)
---------------------------------------------
«Инфинитум» – бесконечность прошлого и будущего, новый роман Александра Владимирова и Тианы Весниной. В предисловии они говорят о своем романе так: «Инфинитум – путь в бесконечность. Наша книга о том, что для человека нет границ ни в познании, ни в перемещении во времени и пространстве. Писали роман два автора с разными взглядами, устремлениями. Поэтому герои спорят между собой, как и их создатели...
Мы специально где-то сжали некоторые десятилетия, где-то говорили более пространно, чтобы ярче отобразить главное в определенные периоды времени и намеренно не везде давали сноски, поясняющие, откуда взята та или иная цитата, не брали в кавычки подлинные слова из дневников, книг.
Имеем ли мы право «оживлять» людей, покинувших мир? Мы же не боги. Но, стало быть, люди эти столь значимы и притягательны, что века не в силах погасить память о них".
Трудно сказать о многоплановом романе в нескольких словах. Фабула же его следующая: в ЦЕРНе во время проведения опыта в работе БАК (Большого адронного коллайдера) произошел сбой, в результате чего открылись кротовые норы,- туннели, связывающие пространство-время. Так по оплошности ученых произошла первая в мире катастрофа, нарушившая незыблемый ход времени.
Получив доступ во Вселенные, герои романа выяснили, что у людей был похищен Инфинитум – бесконечность, беспредельность существования и перемещения во времени и пространстве.
В качестве представления романа Тиана Веснина предлагает Вам из него свою главу «ЗНАТЬ ИЛИ НЕ ЗНАТЬ?..». Александр Владимиров - главу  «Подлинные факты казни Степана Разина».

Добавлено (03.02.2015, 15:48)
---------------------------------------------
Тиана Веснина. «Инфинитум».

Знать или не знать?
Глава из романа

Герои романа, блуждая по лабиринтам времен и пространств, оказались в зале, где, как они совершенно случайно догадались, можно узнать будущее. Андрей Кубенский решил рискнуть, хотя Гарри Грибов его пытался отговорить…
- Пойми, есть священные тайны, - продолжал настаивать на своем Грибов.
- Врачебная тайна когда-то тоже была священна, потом почему-то пришли к мысли, или кто-то внушил мысль, что человека, обреченного на скорую смерть следует осведомить, сколько ему осталось. И врачи стали говорить. И человек стал готовиться: завершать земные дела. А иногда, узнав о неизлечимой болезни, он мобилизуется и чудесным образом, наперекор диагнозу, выздоравливает. Это лучше, чем смиряться с эвтаназией. Человеку должно быть известно, что его ожидает, чтобы включить механизмы собственного спасения, чтобы избежать того, что его не устраивает по сценарию, написанному кем-то. И он непременно будет знать. Научится.
- Блестяще, Андрей! Браво! Будто, в Политехе с кафедры выступаешь! – зааплодировал Северянин. А Грибов промолчал и только скептически покачал головой.
- И кто, как не я, ученый, должен открыть теорию будущности и возможность ее практического применения.
Кубенский вошел в азарт. Никакие юркие, настороженные мысли, призывавшие к благоразумию, не могли его остановить – он изгнал их всех, до последней, и исполнился непоколебимой решимости – знать!
Сосредоточился и подумал о себе, Кубенском Андрее, русском ученом…
От большой пластины потянулись лучи, и в белом, пронизанном золотистыми искрами свете, возникла комната. Послышался шум, смех, звон бокалов. В проеме двери появился Андрей, держащий в объятиях девушку на уровне своих губ, чтобы целуя ее, двигаться к кровати.
Он осторожно, придерживая за голову, положил ее, проворно раздел, в чем девушка, не открывая глаз, помогла ему.
- Э!.. Да!.. Вот это я понимаю – будущее, - не выдержал Северянин. – Есть к чему стремиться.
Андрею стало неловко, и в то же время он смотрел на себя как бы со стороны. Однако все чувствовал, хотя не столь ярко, будь то в реальности.
Девушка отдавалась самозабвенно, и уже находилась на грани бессознательного блаженства. Андрей глубоко дышал, иногда из приоткрывавшихся губ вырывался тихий стон. Чтобы продлить удовольствие, он приподнялся, сел на колени, закрыл лицо руками и перевел дыхание. Отвел руки, взглянул затуманенными глазами на нее, то мечущуюся, то замирающую, и несколькими движениями заставил ее изогнуться, оторваться от кровати, закричать и оборвать крик, чтобы прошептать его имя.
Андрей чувствовал, что любил ее. Наверное, такова и есть любовь к женщине, потому что раньше он не испытывал ничего подобного.
Они лежали, прижавшись друг к другу. Он пошевелился.
- Опять уходишь? – прошептала она.
- Да.
- Останься!
- Лика, ты же знаешь, меня ждут в лаборатории. Мне надо еще много успеть до отъезда.
- Но я не хочу, чтобы ты уходил.
- Вот заберу тебя в Швейцарию, тогда все время будем вместе.
Она приподнялась на локте:
- Никогда не думала, что буду жить в Швейцарии. Забавно!
Встала, накинула на себя что-то коротенькое кружевное, он подошел сзади, обнял ее, и они невольно залюбовались собственным отражением в зеркале: подняв руки, она обхватила Андрея за шею; его крепкие плечи и торс подчеркивали ее хрупкость.
Около входной двери Лика прижалась к нему, не желая отпускать. Все целовала, шептала нежности.
* * *
Было уже утро следующего дня, когда за Кубенским задвинулись двери лаборатории. Андрей взглянул на часы и поспешил в Столешников переулок; остановился у ювелирного бутика, отыскивая взглядом кафе, в котором договорился позавтракать с одним приятелем. Боковым зрением отчего-то отметил, что в ювелирный вошел мужчина из тех, кто вряд ли что-то там может купить. Но тут же, напротив, увидел своего знакомого, махавшего ему рукой. Кубенский сделал шаг и, откуда ни возьмись, на него набросилось сразу несколько парней: двое повисли на его ногах, двое – на руках, а тот, что зашел в ювелирный, обхватил за шею; щелкнули наручники.
Андрей вскрикнул от удивления, боли и стал требовать разъяснений, но его подхватили, и в мгновение ока он оказался лежащим на коленях парней, втиснувшихся на заднее сиденье легковой машины. На угрозу Кубенского обратиться в полицию, его попросили немного подождать.
Ворота Петровки открылись перед легковушкой. Один парень освободил руку Андрея от наручника, и сам приковался к нему. С таким «якорем», как назвал охранника Кубенский, его ввели в кабинет какого-то начальника.
- Я не понимаю, что все это значит? Я…
- Андрей Александрович, - спокойно перебил тот, - и, обратившись к «якорю», бросил: - Свободен. – Потом вновь Андрею: - Вы задержаны по подозрению в убийстве гражданки Балакиной Лики Вадимовны.
- Что?! – вскричал Андрей.
Начальник спокойно, обыденно, повторил.
- Лика? Вы хотите сказать, что Лика?.. Да нет, этого не может быть! Это ошибка. Я был вчера у нее и…
- И?.. – подбодрил его начальник.
- И… ничего. Поехал в лабораторию. Она осталась дома. Дайте я позвоню ей.
Начальник вздохнул от «недоходчивости» очередного фигуранта, открыл папку, вынул снимки и бросил на стол перед Андреем. Он взглянул: Лика лежала на полу, под ее левой грудью торчала рукоятка ножа.
Лицо Андрея побелело. Он покачнулся на стуле.
- Это… правда?
- Вы же сами видите.
- Но этого не может быть! Я не верю! Кому надо было ее убивать?!
- Вот в этом я и хочу разобраться, Андрей Александрович, причем с вашей помощью.
Андрей закрыл лицо руками. Он отдавал себе отчет, что с ним не шутят, но не мог найти внутри себя осознание того, что Лики больше нет. Не мог! Он всхлипнул, но как бы внешне, внутри все еще молчало, отказываясь понимать.
- Но зачем надо было хватать на меня на улице? Я же не…
- Вы, Андрей Александрович, ученый, человек неординарный и ваши поступки сложно предугадать. Мы действовали по простой схеме, чтобы не терять время. Ведь на ноже ваши отпечатки пальцев.
- Вы понимаете, что вы говорите: будто я убил Лику? Зачем? Господи, зачем? Мы собирались пожениться и уехать в Швейцарию. Я люблю ее!
- И давно?
- Что?
- Любите.
Кубенский задумался.
- Мы познакомились чуть более полугода назад.
- А до этого?
- До этого я не знал ее. Странный вопрос.
- Но ведь Лика Балакина жила и до момента вашего знакомства, то есть, я имею в виду – у нее был свой круг знакомых и, несомненно, близкий ей мужчина.
Андрей опять задумался. Да-да, вначале его очень удивило, что такая девушка без парня. Он ее ни о чем не расспрашивал, потому что она не исчезала неожиданно, не торопилась куда-то, не разговаривала намеками по телефону, не вздрагивала от каждого звонка. Но тем не менее кто-то когда-то у нее был.
- Вам этот нож знаком? – начальник вынул из ящика стола нож в прозрачном пакете.
Андрей посмотрел:
- Это… - голос сорвался, – им… Лику?
- Да. Так вам знаком этот нож?
- Наверное. Во всяком случае, у Лики был похожий. Она мне сказала, что купила его, потому что как-то в подъезде на нее напал маньяк. Хорошо, из лифта вышел сосед, и тот сбежал.
- А где хранила Балакина нож?
- Не знаю. Впрочем, не так давно я нашел его в салоне своей машины. Решил, что Лика выронила его из сумки. Встретившись с ней, я отдал нож.
- Андрей Александрович, - неожиданно приятным, каким-то домашним, задушевным голосом произнес начальник, - я хочу дать вам совет: не стоит отпираться. Камерами наружного наблюдения зафиксировано, что на момент убийства вы были у Балакиной. Кстати, после вашего ухода они были сломаны. Отпечатки ваших пальцев обнаружены на ноже и, полагаю, вскоре медэксперты представят еще одно небезынтересное заключение. Поэтому лучше сразу признаться, что в пылу неожиданно вспыхнувшей ссоры, причиной которой могла послужить ревность, вы убили Балакину. Нервы не выдержали. Бывает.
- Нет-нет, это невозможно!
- Если не вы, то кто? В тот вечер у Балакиной никого больше не было.
«То кто?!» - мысленно воскликнул Андрей из настоящего и будущего.
* * *
Когда, наконец, прощальный поцелуй был окончен, Андрей шагнул к лифту, но обернулся и глянул на Лику в коротеньком кружевном неглиже в проеме двери. Она послала воздушный поцелуй, он вошел в кабинку.
Пребывая в блаженно-расслабленном состоянии, Лика слонялась по квартире: налила полбокала шампанского, схватила конфетку, упала на диван.
«Все к черту! Уеду! Разве это апартаменты достойные меня? Лачужка трехкомнатная, а он еще!.. Да и район, стыдно говорить, когда спрашивают, где живу. А тут Швейцария! Муж – знаменитый ученый. Ух!.. Это же реноме, престиж».
Звонок по сотовому прервал ее глубоко личные размышления. При взгляде на дисплей, где появилось «Бляхерев», на переносице Лике обозначилась морщинка. Но тем не менее ответила приветливо:
- Да, слушаю!
- Как ты?
- Нормально.
- Пустишь в гости?
- Ой… только не сейчас.
- Именно сейчас, - рассмеялся незваный гость и тихо, ласково добавил: – Лика, девочка…
Она задумалась.
- Нет.
- Да! Посмотри на монитор камеры, я уже у двери.
- Фу ты! – вырвалось невольно. – Ты как всегда!
Она запахнулась в свое неглиже, насколько удалось, и, постукивая каблучками, пошла открывать.
- Ну и? – воскликнула с кокетливым недоумением.
- Лика, все, что случилось, было глупостью. Сам не знаю, с чего я к тебе привязался. Ну вот приревновал! – с порога начал Бляхерев.
- А ревновать было не к кому! Ненормальный! Позвонить мне средь бела дня и, услышав посторонние мужские голоса, причем не один голос, а именно голоса, - придраться, что я веселюсь с мужчинами, а потом, когда я звонила: сбрасывать вызов.
- Хватит, любимая! – попытался он обнять ее. - Прости!
- Ты бы еще через год пришел, а я бы тебя ждала.
- Значит, правда? Другой появился?
Лика смерила его свирепеющим взглядом. «Да пошел ты!», повернулась на каблучках и зацокала в гостиную.
- Променяла! А ведь как красиво говорила, что любишь. Лиса! – Бляхерев последовал за ней.
- И любила! Сам виноват!
- Лика, маленькая моя…
Ее спина выпрямилась, голова вздернулась, она повела плечом:
- Какой мне смысл оставаться здесь с тобой? Ну что у нас за жизнь будет? Была любовь, не скрою, но прошла. Появилось нечто большее.
- Перспектива швейцарской жизни!
- Как ты, однако, осведомлен. Да, швейцарской. Надоело мне все тут.
- И я?
Она покачала головой, скептически кривя губы.
- И ты! Что ты можешь мне дать? Какое реноме? Кто ты? Ну есть у тебя деньги, но и скуп ты, вот что за квартиру мне купил?
- А говорила…
- А что оставалось делать? Стукнуть тебя кулаком по лбу, чтобы сообразил: такой женщине, как я, позорно предлагать подобное. И что ожидает меня с тобой в будущем? Жизнь-прозябание: однообразные поездки по курортам, вечера в компании с такими же дикарями, как ты, общение с купленными деятелями культуры, которые жрут на твоих фуршетах и презирают тебя; а с ним – это другой мир. Понимаешь, другой. На миллион порядков выше.
Бляхерев налился гневом до краев, но сдерживался, продолжал пытать ее вопросами, получая жесткие, циничные ответы.
«Сука! Сука!.. …от курва!»
Его раздирало от ненависти, обиды. «Тварь!» Какой-нибудь другой кукле он бы дал в морду и забил на нее, а Лику – любил. И пришел, все еще надеясь, что обманывается, хотя знал, что нет. Иначе бы не подбрасывал нож в машину швейцарца ученого.
Бляхерев на секунду вышел в прихожую. Надел перчатки, вынул из ликиной сумки нож.
- А я тебя прямо сей миг отправлю в место, еще получше Швейцарии, такое чудное, что и захочешь, а назад не вернешься, - проговорил и правой рукой сделал быстрое движение. Лика, словно поперхнувшись, замерла и упала на пол.
Она отошла не сразу, он еще успел ей сказать, а она смогла услышать: «Тварь! Сдохнешь сейчас, - вот и вся Швейцария».
* * *
То, что Андрей понимал как жизнь, превратилось в кошмар: нескончаемые допросы и повсеместная жажда унизить его, идущая ото всех. Адвокат, нанятый матерью, передал ее слова: она сделает невозможное, чтобы спасти его, и просит, заклинает только об одном – держаться! Но с каждым днем Андрей все более начинал пугаться самого себя: внутри вскипало так, что, казалось, – больше не выдержит. Камера, лязг ключей, оскорбительные правила содержания подследственных. Мыться разрешали раз в десять дней. Ему, привыкшему, подобно дельфину, к воде, это было самым страшным наказанием. Его наказывали, еще не доказав вины. Малейшее сопротивление грубости охранников, конвоиров – избивали дубинками так, что прерывалось дыхание и пропадало зрение.
Ложь громоздили на ложь, и всей этой массой стремились раздавить его как можно скорее, чтобы взяться за следующего: проплаченного кем-то или неугодного кому-то. Андрей оказался не из слабых. Думали: ученый - хиляк, ну накаченный, да только для тюрьмы этого мало. Чтобы в ней остаться человеком, нужно иметь сильный, несклоняемый дух; уметь «жить одному на льдине».
Андрей же, несмотря на, казалось бы, благословение свыше: уже в пятом классе он точно знал, чем будет заниматься, а в седьмом посещал лекции в МГУ, - прошел школу мужества. Не так-то легко сконцентрироваться в огромной аудитории, когда вокруг – сплошь юные таланты, и в отведенное время решить, доказать, то, что требовало задание на одной из множеств олимпиад лучших математиков, физиков; не дрогнуть под давлением авторитетов, утверждавших обратное тому, что утверждал он. Андрей всегда выходил победителем, потому что аргументировал свои идеи, потому что знал с кем и о чем он говорит. А тут… с кем сражаться? Кого убеждать? Следователя? Которому как-то все равно. Он слушает, кивает и повторяет вновь: «У гражданки Балакиной была обнаружена ваша сперма, на ноже – ваши отпечатки…»
«Я не убивал! Я люблю Лику!» – привыкшие ко всему и оттого равнодушные стены поглощали его крик.
Андрей был не в состоянии постигнуть, что Лики больше нет. В первое посещение адвоката он спросил того, неужели это правда? Она снилась ему, и во сне он улыбался, понимая, что его все обманывают, вот она Лика – живая! Но едва эта мысль прояснялась, как тут же мозг прорезала другая – она умерла! Он просыпался. Осознавал, где находится и еле сдерживал приступ бешенства, чтобы не броситься на эти стены, не пробить их, не вырваться на воздух… Господи, какая эта роскошь – свежий воздух!
Адвокат сразу сказал: дело трудное. Но есть надежда! Вот за эту надежду и платила Ольга, не считаясь ни с чем. Поступали письма из ЦЕРНа, в которых крупные ученые ручались за своего сотрудника и просили разобраться в деле, не сомневаясь, что «г-н Кубенский стал жертвой обстоятельств». Студенты МГУ организовали митинг в поддержку Андрея. У российского посольства в Берне его коллеги тоже вышли с плакатами и требовали освобождения молодого ученого. Всколыхнулись СМИ, но как всегда: пятьдесят на пятьдесят - и нашим и вашим. За него боролись, пытались не отдать бездушной машине «правосудия», впрочем, так ли уж она бездушна: деньги-то любит, значит, душонка какая ни какая есть.
Но все это творилось там... а Андрей сидел в следственном изоляторе Матросская тишина и думал, что он искал кротовые норы, чтобы по ним перейти в другие измерения, а его без всяких wormholes на автозаке доставили в измерение уничижения личности, - не справедливого наказания, - а именно уничижения, подлого, безграничного. Он вспылил, он не привык не отвечать на удар, его избили и отправили в одиночку.
В камерах изолятора, расположенных полукругом, было тихо. Все спали. И вдруг раздался шум, приказные окрики, дикие вопли, всхлипывания, мольбы. Подследственные повскакивали; догадались: привезли каких-то малолеток и издеваются над ними. Били беспощадно, беспрерывно слышались мерзостные звуки ударов дубинок по человеческому телу и стоны мальчишек. Мгновение - и всех заключенных охватила ярость: начали колотить по дверям, материться, на чем свет стоит, кричать, чтобы оставили пацанов. Андрей тоже подлетел к двери, что-то произошло с его сознанием, он вдруг ясно понял, что ему, во что бы то ни стало, надо выбить эту проклятую дверь. Все зло в ней. Она отгораживает его от мира, от воздуха. Она – олицетворение могущества тех, кто упрятал его за нее. Он должен выйти! В конце концов – это дело мужчины добиваться своей свободы самому, в открытом бою, а не через крючкотворство в юриспруденции. Словно чей-то дух ворвался в него. Он тяжело задышал, зарычал от злости, заорал, чтобы отстали от малолеток, и стал бить в дверь. Та оставалась невозмутимой. Тогда сильным точным ударом Андрей высадил окно «кормушки», ухватился за ее края, потянул на себя, отскочил назад, оттолкнулся от стены, подпрыгнул и двумя ногами ударил в дверь. Он бил как заведенный, не чувствуя ни боли, ни усталости, не замечая крови на руках от искореженных краев «кормушки». Дверная коробка начала поддаваться, стала крошиться стена, штыри креплений задвигались. «Еще немного!» Охранники всполошились, притащили брандспойт. «Еще немного!» Андрей напрягся и вдруг… точно из горла чудовищного змея, из «кормушки» изверглась мощнейшая в пятнадцать атмосфер струя воды. Было ощущение, что его огрели по ребрам железным ломом. Струя сбила его с ног и катала по полу, ударяя о стены, сдирая кожу. Он кричал, ругался такими словами, которых не знал и не слышал, рыдал от собственной беспомощности. Наконец, воду перекрыли. Мокрый, в кровоподтеках он лежал, содрогаясь от боли.
Физически его размазали по полу, затушили, как вспыхнувшее пламя, но в душе - протест примитивный, без каких-либо идеологических подтекстов только разгорелся. Андрей стал дерзить: взглядом, движением плеч, ухмылкой. Охранников это раздражало. Ведь у них одна установка – дави, чтобы глаза у подследственного были, как у барана, чтобы трясся, как холуй.
Следователь всеми силами старался закончить дело и передать в суд. От Кубенского ждали только одного – признания вины. И тогда – следственный эксперимент, заснятый на камеру: где стоял, как ударил и, - собственно, все. Кубенский ушел в несознанку. Следователь ему втолковывал, что признание и раскаяние будут ему же во благо. Суд учтет, дадут меньше, лет пять строгого режима, потом переведут на поселение.
Андрей посмотрел этому молодому мужчине глаза в глаза:
- Я не понимаю, зачем вы предлагаете мне солгать: признаться в убийстве, которого я не совершал?
- А я не понимаю, почему при наличии неопровержимых улик, вы не желаете признаваться в содеянном? - Он вздохнул, потер шею. - Все уже устали от вас.
* * *
Адвокат и через него мама советовали Андрею обратиться с просьбой о суде с участием присяжных заседателей. Ольга верила, что найдет в них людей. Когда те входили в зал, она сердцем пыталась понять, что ждать от них ее мальчику, посаженному, точно дикому зверю, в клетку. Ее мальчику, увидев которого, она испугалась тому, что это он. Андрей, напротив, не узнал ее. «Кто эта женщина, не сводящая с него глаз? Мама?!» Эта худенькая, почти прозрачная женщина с изможденным лицом? Но во всем мире только она, которую он шутя переносил на одной руке через лужи, могла защитить его.
А потом начался фарс, который упоенно исполняла прокурорша с покрывающимися пеной от благородного негодования губами, перечисляющая улики: половой акт, сперма, ревность, нож. В числе потерпевших оказался некий Бляхерев, представившийся женихом Лики Балакиной и уверявший, что подсудимый чуть ли не изнасиловал его невесту, указывая при этом на синяк, обнаруженный на ее колене.
Адвокат пытался прояснить фигуру Бляхерева, но у того было алиби – видеозапись пребывания в кафе с приятелями как раз на момент убийства. Андрей говорил адвокату, что тут мог быть задействован двойник, но установить этого не удалось, так как были задействованы деньги.
Адвокат выступил. Присяжные удалились в совещательную комнату. Ольга подошла к клетке:
- Ан… - начала бодро, не выдержала и сошла на сдавленный шепот, - Андрюша…
- Мама, – их пальцы сплелись на решетке. Охранники отвернулись.
– Все будет хорошо. Присяжные ведь люди, они поняли, что ты не мог убить Лику. Что дело надо расследовать вновь. Все будет хорошо. Потерпи еще немного. Вот сейчас они выйдут…
Тетка, старшина присяжных заседателей, тряся нарумяненными щеками и невероятных размеров грудями, зачитала решение суда присяжных: «Признать виновным и не заслуживающим снисхождения». И надежда, которая умирает последней, – умерла.
Судья согласился с требованием прокурора – пятнадцать лет строго режима. И несправедливость восторжествовала. «Господи, в который раз!»
Ольга бросилась к клетке: сухим, непослушным языком то неясно лепетала, то чеканила:
- Андрей, ты должен! Слышишь! Я сделаю все. Все!
- Мама, я не выдержу!
- Ради меня! Не сдавайся! Никогда не сдавайся!
- Мама!
- Я буду рядом! Андрейка, всегда рядом. Я… - конвой стал оттеснять ее, - я за тобой… Сделаю все! Обращусь в Страсбургский суд. Твои ребята из центра будут продолжать бороться за тебя. Они знают: ты не виновен. Андрюшенька… - ее оттолкнули, Кубенского вывели из клетки, - … Андрюшенька… - не выдержала мать, зарыдала в голос. Адвокат обхватил ее за плечи.
Андрей бросил на маму последний взгляд…
* * *
Осознание того, что произошло, мгновениями было до невероятности четким, и тогда охватывала безысходность; потом все затягивалось туманом, и Андрей плохо воспринимал действительность. А когда однажды окончательно пришел в себя… то, по мнению неусыпного начальства, поведения стал предерзостного и за нарушение режима был отправлен в изолятор, - камеру, находящуюся на пять метров ниже уровня Яузы, с постоянной температурой в четыре градуса. Стены камеры были покрыты «шубой» (1), на одной из них койка – «вертолет»: в десять вечера охранник поворачивает рычаг, она отходит от стены, в шесть утра возвращает в исходное положение. Но спать на ней было все равно невозможно, так как устроили ее прямо под окном, выходящим в шахту, а под дверью – щель, и по ледяной камере гулял дикий сквозняк.
Всю ночь Андрей пытался согреться: отжимался, приседал, прыгал, бегал на месте. Утром понял, что не выдержит пятнадцати суток на ногах, поэтому объявил голодовку. «Умру – не умру, но раз голодовка, должны выпустить отсюда», - подумал наивный ученый.
«Кормушка» открылась: появилась железная миска и кружка. Кружку с чаем, - название такое у бурды светло-желтого цвета, состоящей на десять процентов из каких-то опилок и на девяносто из раствора брома, - Андрей взял, выпил и… потерял сознание оттого, что согрелся. Свалился на бетонный пол и точно уснул, но только пришел в себя, как затрясся от холода. С трудом поднялся: все вокруг плыло в сине-черном дыму. Но сдаваться не стал: появилась злость, переходящая человеческие представления о ней: «Не будет по-вашему, гады! – и вдруг рассмеялся: - Оказывается, изолятор – это такая тюремная лаборатория, в которой занимаются изобретением перпетуум мобиле. Исходный материал – человек. Ну нет, меня вы в него не превратите!»
Он принялся устраиваться на ночь: сел в угол, надел куртку на голову, сколько смог - натянул на колени, руки прижал к телу, как эмбрион, – не знает зародыш, что лучше бы ему не зарождаться, – и дышал на живот, чтобы хоть чуть-чуть согреться. Потом вставал и смотрел мультики… Фонарь горит всю ночь, - ни дать, ни взять – волшебный фонарь Люмьеров, - отсветы по «шубе» бегают, суетятся преуморительно, Андрей хохочет. А дальше пошли фильмы на заказ: что пожелает, то и видит.
Выдержал! «На выход!» - раздался голос, которому Кубенский удивился. Медленно сообразил: «Значит, прошло десять суток». Вышел, встал на построение. Его взгляд поймал майор Валеев – царь и бог местного масштаба, – решил, что по-прежнему вызывающий, - тут же было написано постановление: осужденного Кубенского - в изолятор на пятнадцать суток.
У Андрея ноги едва не подкосились. Все по новой! Кружка кипятка – тепло - провал – пляска святого Витта от холода и морда майора Валеева в «кормушке». «Сожрать бы ее, жирная, да уж больно мерзкая». И голос его вкрадчивый, мягкий со своеобразным говорком: «Я человек не злой, ты попроси, я тебя амнистирую. Попроси!» Такого сломить, такого унизить Валеев хотел с особой силой, таких еще у него не было: ученый, за границей жил, короче, из другого, недоступного ему мира. И вот случай представился - показать элитному, что он, майор Валеев, захочет, помилует, не захочет – сгноит, в полной его власти жизнь твоя ученая.
А для Андрея вся несправедливость, все, что случилось с ним, воплотилось в роже майора. И на его «попроси» он отвечал своим «иду на вы!» Не мог он просить, это значило признать, что он не свободен в выборе, как ему поступить, что его можно принудить… физически, увы! Но морально! Никогда!! «Это ты просишь, чтобы я тебя попросил!» - читал по серому осунувшемуся лицу заключенного майор.
Кубенский возобновил голодовку: две недели не ел, только пил воду. Потом перешел на сухую. Расхаживал по камере и словно книгу держал в руке: переворачивал страницы и громко читал Есенина. Вдруг поймал себя на явственном ощущении, что он не в камере, а где-то: ходит и стихи декламирует. На второй день сухой голодовки ночью сидел в углу, грелся, а на утро не смог встать. Вот тут его охватил ужас!
Человек жив духом, но человек – это еще и тело. Андрей привык владеть своим телом, чувство физического совершенства было ему необходимо. И вдруг он превратился в червяка, ползающего на локтях по бетонному полу, чтобы согреться. Все! Силы ушли. Он лежал и говорил кому-то: «Больше не могу! И главное, зачем все это?» - «Ты преодолеешь, ты станешь другим – более сильным, цельным, ты пройдешь все испытания и выйдешь непобежденным», - отвечал кто-то. - «А зачем? Чтобы любоваться собой точно в зеркале – вот, мол, какой я! Потратить силы не на то, что важно для меня, а просто, чтобы выжить, не в борьбе со стихией, а в борьбе с человекообразными подонками, инквизиторами, цель которых – издеваться над людьми. Велика победа?!» - «А ты попробуй, узнай!»
Андрей застонал от беспомощности. «Надо было попросить Валеева, ведь бумагу о признании моего поражения подписывать не заставит. Просто унизиться. Он амнистирует! – Лицо Кубенского исказила жуткая гримаса: - Но он же псих! Псих, вообразивший, что может давать амнистию. Ну пусть… ладно».
На утро опять: «Попроси!» А у Кубенского губы опять не разжимаются, кривятся, да и только. «Ну, поползай, на симуляцию не купишь!»
Андрей был раздавлен. Понимал, что погиб и мысленно обращался к матери – молил понять, простить. Тут, точно столб света, пролился из окна, смотрящего в шахту, и какая-то мощь вошла в Андрея. Он ощутил: моя воля совершенна, никакая власть, никакая сила ничего не могут с ней сделать. И через миг, то ли в продолжение прерванной мысли, то ли что-то другое - я волен: жить или не жить. Только в отличие от Гамлета для Андрея вопрос был решен, если бы не мама.
На четвертый день сухой голодовки дверь камеры открылась, вошли несколько. Одни скрутили Андрея в позу «ласточки»: надели наручники на ноги, завели руки за спину, притянули их к ногам, надели наручники на руки, сцепив их с наручниками на ногах, другие – «милосердные» медработники - разжали зубы, вставили в горло шланг и через воронку влили в желудок Кубенкскому из пол-литровой алюминиевой кружки воду; разбив два яйца, отправили туда же. Акт принудительного кормления был совершен. «Все, парень, твоя голодовка закончилась!»
Из Матросской тишины перевели в пересылочный пункт на Красной Пресне. А там – жизнь бьет ключом! На втором этаже помещались женщины. Записочки летали туда-сюда. Влюблялись не жизнь, а на смерть. Андрея это поразило.
Как-то утром, чуть свет всех разбудил истошный женский крик:
- Ваня! Меня увозят! – вопила влюбленная своему дружку, понимая, что не успеет отправить прощальную записочку. – Люблю! И буду любить! Никогда тебя не забуду.
Ваня вскочил, подтянулся и повис на прутьях решетки. Слова рвались из груди, хорошие слова, но оглянулся назад, а там - горящие глаза зэков, и крикнул, что было силы:
- И у меня такая же херня, точь-в-точь.
Зэки грохнули! Андрей впервые со дня заключения рассмеялся.
Примечание
[1] Специальное рельефное цементное покрытие (вид штукатурки) стен тюремной камеры. «Шубой» стены покрываются для того, чтобы заключенные не оставляли писем и сообщений

Добавлено (03.02.2015, 15:52)
---------------------------------------------
Александр Владимиров. «Инфинитум»
Подлинные факты казни Степана Разина
Глава из романа

Одного из героев «Инфинитума» писателя Гарри Грибова затянуло в кротовую нору и…

* * *
… Я видел только одно: длинный нескончаемый туннель, по которому меня уносило все дальше и дальше. Может, я потерял сознание или еще хуже: умер? И теперь однообразная вечная чернота не отпустит меня?
Нет, я жив, поскольку чувства не атрофировались. Я ощущал сверхмощный ураган, который вертел мной, словно пушинкой, ощущал сам полет…
Сколько он длился? Минуты? Часы? Года? У меня возникла страшная апатия ко всему, я готов был принять любую неизбежность. Видимо, мне все-таки суждено погибнуть здесь, и есть ли разница: когда это случится? Я закрыл глаза, прочитал молитву: «Господи, не уготовь мне на том свете вечные мучения…» и приготовился…
…Я уже не лечу? Я стою?.. Или уже… все? Конец?..
Тогда почему ощущаю овевающий лицо ветерок? Пряный воздух?
Да, да пряный?! Я, будто бы оказался в каком-то хрустальном царстве, где не было вредных примесей осточертевшей цивилизации.
Тем не менее, я открыл глаза со страхом. И увидел, что стою… на деревянной мостовой, надо мной голубое небо и яркое солнце. «Жив, жив! Да еще – в неизвестном, но чудесном мире! Я, случаем, не в раю?»
И тут понял, что ошибся насчет хрустального царства: потянуло запахом пота и грязной одежды. Мало того, атмосфера была словно наэлектризована ожиданием чего-то ужасного. Раздавались крики, ругань, меня несколько раз толкнули. А потом и вовсе я получил удар в спину: «Какого лешего стоишь?»
Странным образом я очутился в толпе, которая куда-то двигалась. Мне ничего не оставалось, как идти с остальными, не представляя конечной цели этого похода. Пусть так, хорошо, что жив остался. После выясню, куда «выбросило» меня из кротовой норы, и буду искать возможность вернуться обратно.
А если не найду?.. Потом, все потом, главное - жив.
Нет, так нельзя. Надо понять, где я? Хотя это будет непросто.
Я внимательно огляделся и обомлел: Красная площадь, а справа – Кремль!
Значит – Россия! Хотя бы одна радость.
Но что это?.. Куда подевались мавзолей, ГУМ и звезды на башнях (вместо них – двуглавые орлы), зато появились небольшие деревянные храмы и повсюду торговые ряды; торговцы кричат, зазывают всех желающих и нежелающих. Впрочем, завидев толпу, они стали сворачиваться и присоединяться к ней.
Другой оказалась не только Красная площадь, но и люди вокруг меня: у них иная архаичная речь; и одеты странно… Удалось заметить, что большинство мужчин в широких рубахах с четырехугольными синими и красными вшивками подмышками, мешковатых штанах, лаптях, надетых на портянки и сверху обмотанных лыком. А на женщинах - какие-то длинные рукава, соединенные с подолом платья.
Толпа наконец-то остановилась. Слышались возбужденные голоса. Постепенно разноголосица слилась в единый мощный гул. Теперь над площадью носилось лишь одно слово: «Скоро!» и точно завораживало всех. «Что скоро?» - с возрастающей внутренней тревогой подумал я.
Рядом со мной невысокий, курносый мужичонка, хитро прищурив глаза, сообщил:
- Скоро повезут душегуба!
«Душегуба?! Неужели я попал на публичную казнь?» Подтверждением моих опасений были тысячи глаз, устремленных на лобное место и палача, стоявшего на нем[1].
Ненавижу насилие! Ненавижу, когда избивают людей. А тут – узаконенное убийство! Без меня, пожалуйста, без меня!
Я попытался выбраться из толпы, однако сплошная людская стена все напирала и напирала. Я оказался в западне, как те, кто пришли на последнее свидание со Сталиным. Только бы не закончить как они…
Оставалось одно: зажмурить глаза и не открывать их до завершения казни. Полностью сконцентрироваться в себе! Но попробуй сделать это! Ор сумасшедший и некуда деться: все равно останешься соучастником самого жуткого на свете шоу. Вольно или невольно все равно откроются глаза при взрыве людского вздоха. И почему у мыслящей твари такая жажда крови? Почему она впадает в экстаз при виде страданий своего собрата?
Но, может, сам преступник обрек на страдания слишком многих? И теперь люди радуются великому избавлению?
Я всегда выступал за смертную казнь. Один из моих героев, выражая мысли автора, произносит следующий монолог: «Поднявший руку на самое святое – жизнь Божественного творения, получает законное возмездие. Пусть его тоже вершит человек, в данном случае не нарушая Евангельскую заповедь: «Не убий!» Ведь здесь нет убийства, здесь такое же святое возмездие. А уж кто его осуществляет, тот… и осуществляет!» Интересно, не поменяю ли после увиденного собственные убеждения?
Гул, кажется, достиг своего апогея. Я понял: сейчас начнется! Помимо страха и отвращения у меня вдруг возникло интерес. Кто этот монстр?
Я повернулся к курносому соседу и спросил:
- Кого казнят?
Мужик с изумлением уставился на меня, покачал головой:
- Неужто, не знаешь?
- Не знаю.
Сосед сделался подозрительным, как-то неодобрительно брякнул:
- Сам-то из местных? Али прибыл откуда?
- Прибыл.
- Откуда? – любопытство буквально заедало моего соседа. После недолго размышления я назвал ему самую нейтральную страну:
- Из Австралии.
- Как?
- Ав-стра-лии, - повторил ему по слогам.
- Неужто, есть такая?
- Есть.
- За каким же морем?
- За многими морями.
- То бишь, далече?
- Очень далече.
- А добрый ли царь у басурман?
- Не знаю, не встречался, – и чтобы перевести разговор на другую, безобидную тему, сказал: – У нас лето, у них – зима. И наоборот.
- Брось!
- Ей Богу!
- Вот так вот: все у басурман не по-людски.
- Впрочем, зим в нашем понимании у них нет. Круглый год жара.
 
computersДата: Вторник, 03.02.2015, 18:33 | Сообщение # 5
Янус
Группа: Администраторы
Сообщений: 29908
Статус: Offline
Окончание главы.
- Так они и снега не видели?
- Наверное, нет.
- Горе-то какое. Пожалеть их надо.
- Чего жалеть? – вздохнул я. – Ходи голым, хоть круглый год.
- Голым? Срамота!
- Это я образно.
- Как? Как?
- Ну, просто так иногда говорят.
- Так не говорят.
- Но и они голыми не ходят. Я пошутил.
- Странный ты! И одет не по-нашему. Я сразу заприметил. А лицо вроде русское.
- Русский я. Повторяю: долгое время отсутствовал. А теперь вот… Так кого казнят?
- Стеньку – собаку.
- Стеньку?
- Да. Стеньку Разина.
Вот это поворот!
- … Чай слышал о таком?
Что ему сказать? Что была эпоха в России, когда Разин являлся символом нескольких поколений, борцом против царской тирании? Сказать-то можно, только как курносый это воспримет? Поэтому я решил схитрить:
- Ничегошеньки не слышал. Что натворил этот Стенька Разин?
- О таких людях в твоей Аварии не слыхивали? – рассмеялся курносый.
Я развел руками и нетерпеливо бросил:
- Не слыхивали. Так в чем же он провинился?
- Бравый атаман. Второго такого поди уж не будет, - в голосе мужичка послышалось благоговение.
- А кричал – душегуб.
- И повторю. Чай атаман не может быть душегубом? – сверкнул лукавый огонь в его глазах.
- И кого он убил?
- Многих!
- А с какой целью?
- Просто убивать хотел. Душа у него темная.
Я было насел на мужичка с новыми вопросами, но он стал подозрительно коситься, точно на лазутчика из враждебного стана. Да я, наверное, и не расслышал бы его слов. В этот момент площадь точно взорвалась от криков. Началось…
Показались стрельцы. Именно такими их изображали на старинных картинах – в кафтанах, украшенных серебряными шнурками, при оружии – пищалями, бердышами, саблями. Они окружали повозку, которая везла к месту казни крепко сбитого человека с низко опущенной головой. Потому, к сожалению, лица его мне рассмотреть не удалось. За повозкой, как привязанная собачонка, бежал еще один. Наверное, это брат Стеньки - Фрол.
«Вот бы сейчас бинокль!»
Я ужаснулся собственным мыслям. Еще недавно думал простоять здесь с закрытыми глазами, а теперь… бинокль?!
«Остановись, Гаррик! – мысленно приказал я своему второму «я». – Это ведь не хоккейное супер-шоу!» Но что-то неподвластное рассудку, едва ли не насильно заставило устремить взор на лобное место. И сколько раз я не пробовал сомкнуть веки, они все равно открывались!
Я мог наблюдать страшную, но великую казнь. И, чтобы не врали потом историки, расскажу, как все случилось на самом деле.
Тут меня точно ошпарило: «Кому расскажу? Когда? Разве есть хоть один шанс вернуться в мой мир?!»
От воплей содрогалась земля. Ни одно зрелище на свете не в силах сравниться со зрелищем казни! Стрельцы вывели Степана из телеги и потащили на эшафот. Даже опутанный цепями, он не казался сломленным, продолжал сопротивляться конвоирам, ? в последней наивной надежде, что и стократную силу можно одолеть. Один из стрельцов ударил его по спине. Степан упал, дальше его просто с остервенением поволокли.
Толпа заволновалась, я увидел, как стрельцы начали отталкивать тех, кто попытались прорваться поближе к месту казни. Здесь или звериное любопытство, или у душегуба нашлись сторонники в самой Москве.
А смертник поднялся, перекрестился, поцеловал протянутый священником крест. Потом поклонился на четыре стороны, вызвав неистовую ярость у одной части толпы, и тяжкие вздохи у другой.
Охрана тем временем расковала Степану правую руку, палач взмахнул топором… Первый акт кровавой трагедии начался.
В последнюю минуту Разин что-то прокричал на ухо одному из стрельцов и поднял руку, которой должен был лишиться, показывая, что еще раз хочет наложить на себя крест. Люди неистовствовали, даже последнему убийце нельзя отказывать в обращении к Господу.
Ему разрешили!
А дальше все приняло самый неожиданный оборот: Стенька изловчился и ударил стоящего рядом стрельца. Почему он это сделал? Может, тот слишком уж издевался над ним? Или не хотел предстать робким агнцем, безропотно принимающим смерть?
Стрелец рухнул как подкошенный. И тут все другие скопом набросились на Степана. Но какая ему-то разница? Он и так обречен. Он… хохотал. Его больше не пугали ни разъяренные крики толпы, ни будущие мучения.
Он хохотал, когда палач отрубил ему по локоть правую руку, потом по колено левую ногу. Не представляю, какую боль он испытывал, но ХОХОТАЛ. Младший брат Фрол стонал от ужаса и что-то кричал. От такого могли сойти с ума все! По площади пронеслось: «Сатана! Это же сатана!». И тогда палач рассек туловище Стеньки. Но и этого показалось мало. Из мертвеца вытащили внутренности и швырнули собакам. Стеньки уже не было, но его хохот продолжал грохотать над площадью. И, казалось, не было силы, способной его прекратить.
Таковы были реальные события, которые случились на Красной площади 16 июня 1671 г. [2]


IMHO — In My Humble Opinion
 
tianaДата: Среда, 25.02.2015, 21:09 | Сообщение # 6
Рядовой
Группа: Пользователи
Сообщений: 2
Статус: Offline
Владимир Алексеевич Гревцев (1954 – 2010) -  талантливый русский поэт. Родился в Белоруссии. Сын фронтовика, военного врача и потомственной учительницы русского языка и литературы. Получил высшее журналистское образование в Белорусском, а затем в Московских государственных университетах. Более 30 лет работал в газете "Советский патриот" (ныне "Патриот"), последние 4 года жизни в издательстве "Патриот". Начал писать стихи с 13 лет, неоднократно публиковался в газетах, журналах, коллективных сборниках. Автор шести поэтических сборников:
"Это мне суждено" (2003)
"Бесконечно ожидание любви" (2005, 2011)
"Владимирский тракт" (2006, 2014)
"Мой отец из пламени Победы" (2008,2013)
"Поэту вредно быть счастливым" (2010)
"Меня призывает к бессмертью звезда" (2012)

СЛЕПИ СЕБЕ СНЕГОВИКА!

Забыв о давешних следах,
Как чистый лист, лежит пороша,
Хорошее тебе пророча
В своих сокрытых письменах.
 
Пускай невзгода и тоска
Сегодня сгинут прочь из сердца!
Есть для того простое средство —
Слепи себе снеговика,
В просторное вернувшись детство,
Слепи себе снеговика!
 
Он глянет угольками глаз
С наивной верой и восторгом
И поведет тебя к истокам,
Где все взаправду — в первый раз,
 
Где Млечного Пути река
Течет над полночью бессонной.
 Из этой песни немудреной
Слепи себе снеговика.
...Ты из души моей влюбленной
Слепи себе снеговика.

***
Снегопад, оглушительно тихий,
Распростерт над Москвою, как сон,
Будто из ненаписанной книги
Или прямо из космоса он.
Не поймешь ты, что нынешней ночью,
В час, когда невлюбленные спят,
Это я – вместо слов, вместо строчек –
Сочинил для тебя снегопад.

***
Сновидение слетело
На тебя. А я не сплю...
Твое худенькое тело
Я без памяти люблю.
 
И когда его целую,
Словно воду родника, —
То с тобою говорю я.
Нет понятней языка!
 
В красной радости греховной
И в зеленой дымке сна —
Плоть любимой так духовна,
В ней душа растворена!
 
Она светится сквозь кожу
Лба и щек, груди и плеч...
Тихо дремлешь ты на ложе,
Словно в книге дремлет речь.

***
Снег нынче не идет, а — происходит.
Свершается. Творится. Настает.
Как будто бы концы с концами сводит
Душа земли, уставшей от пустот...
 
Но чьи щедроты мне, скажи на милость,
Благословить в судьбе своей чудной
За то, что ты настала, приключилась,                                     
За то, что ты произошла со мной?..

***
Ты ни с чем не сравнима... И все же
В каждом миге любого из дней
Ты на разные вещи похожа,
На растения, птиц и зверей.

Ты похожа на что пожелаешь —
На звезду, и еще на звезду,
На поляну, на лань, и на ландыш,
И на ласточку в чистом пруду,

На знакомый звонок телефонный,
На мое ожиданье звонка...
Ты похожа на летние клены,
Так похожие на облака!
 
Ты похожа на ливни густые,
Что грибы засевают в июнь,
На росу, на рассвет, на Россию,
Каждый клеточкой певчей — мою,

На биение крови под кожей,
На летучую строчку письма...
Ты на все, что прекрасно, похожа
Потому что прекрасна сама.

***
Снегопад во всей красе
Властвует и светит.
И машины на шоссе -
Словно рыбы в сети.

Мир захвачен сплошь, как есть,
Верного вернее
Сетью, брошенной с небес, -
Кем - сказать не смею...

Но приемлю, точно весть
Сеть густую эту:
Значит, кто-то все же есть,
Даже если нету.

И захочется душе
Небо тронуть робко...
Лененградское шоссе.
Снег. Машины. Пробка.

***
Пришельцу волшебному - снегопаду -
Все самые разные женщины рады:
Когда он накатит безмолвной волной,
Они ведь Снегурочки все до одной.

А мы, мужики, в этом море зимы
Грустны, как седые утесы:
Ведь все поголовно здесь дедушки мы,
К тому же еще и морозы...

ПУРГА

Покачнешься, замрешь обалдело,
Скажешь: «Господи, убереги!»
И закрутит тебя белотелый,
Эротический танец пурги.

Ах, какая она молодая!
Не смотри на нее – ослепит!
Кровь цыганская, черная , злая
В наготе ее белой кипит.

Душу слабую сладко калечит,
Обжигает, страша и маня,
Дикий шепот её «Человече,
Почему ты не хочешь меня?!».

Выйду утром из дома и гляну:
Все в порядке. Умчалась пурга.
И зима, словно светская дама,
Неприступна. Спокойна. Строга.

***
Ты ли не прекрасна, не единственна,
Ты ли на земле не лучше всех!..
В снегопаде нынче заблудился я,
И на что мне прошлогодний снег!

Не пускай меня, отсюда милая!
Ни о чем не спрашивай меня.
Разве мы с тобой хотим, чтоб минула
Свистопляска белого огня!

Может быть, поможет побороть она
Чувство, что за снежной пеленой
Ждет еще, как брошенная родина,
Женщина, что больше не со мной…

СВИДАНИЕ

Чувствуешь, как долог этот миг
В часе пик московском, будто в чаще?
Мы с тобою — два глухонемых
Среди слышащих и говорящих.

Чувствуешь, как краток этот век?..
Он окрест кружится, словно вьюга,
Ото всех скрывая наш побег
Из неволи будней — друг во друга.

Друг во друга нас тоска ввела,
Будто бы иглою внутривенно...
Чувствуешь, как немы все слова,
Как глаза и руки откровенны,

Как исполнен смысла каждый час
Счастья нашего глухонемого?..
И разгородить не в силах нас
Частокол безлюдия людского.

***
...А снегопаду всё равно,
В котором времени кружить,
Кому сугробом под окно
Седую тучу положить.

Так медленен его полёт
На землю сирую с небес,
Как будто город весь плывёт
Сквозь неподвижный белый лес.

А снегопаду всё равно –
Кто вор, кто нищий, кто поэт,
Что можно, что запрещено,
Чей он засыплет свежий след.

Кладет ладони тишины
На плач, любовь и торжество.
И стали мы как чьи-то сны
В объятье бережном его.

А снегопаду всё равно,
Кому шептать и ворожить.
И смотрят белое кино
Деревья, души, этажи.

От чистоты в глазах темно,
Как год назад и век назад...
И снегопаду все равно,
И жаль, что я не снегопад.

ЗИМНЯЯ  ЗВЕЗДА

Звезда над верхушкой заснеженной ели,
И многие звёзды над этой звездой.
Как будто все разом они зазвенели
Просторной морозностью и чистотой.

Восторг и свобода — как в детстве бывало.
Взлёт взгляда —
                  с бездонной Вселенной на «ты»...
И, кажется, вновь тебе всё-таки мало
Земного призванья без зимней звезды.

Замри средь снегов, как прозревший впервые,
Смотри в бесконечность светло, без тоски...
Трескучие стужи целебны в России,
Друзья бескорыстны и звезды близки.

СНЕГОВИК

Играя, ребячья орава
Среди городского двора
Слепила его для забавы —
И спать разбрелась до утра.

Из плотного, теплого снега
Возник он, как сон наяву.
Подарена жизнь ради смеха
Чудному сему существу.

Стоит он, свеченья и звуки
Стараясь впитать и понять,
Раскинув неловкие руки,
Всё сразу готовый обнять.

И нашей полуночной встрече
Он, словно бы празднику, рад...
Привет, снеговой человече,
Привет, мой наивный собрат

С восторженной, нежной душою
Подснежника или щенка!..
Кивни мне башкою большою,
Вбери в свои два уголька.

Одной мы, непрочной породы,
А то и судьбою родня:
Не смеха ли ради природа
Явила на свет и меня,

Не так ли мне кануть однажды
В веселье дождя и ручья?..
Но глупо, но радостно жажду
Тепла от чьего-то луча.

НОВОГОДНЕЕ

Открою окно
                                в снегопад уходящего года,

Как будто бы
                        освободиться спеша от чего-то.

И веет мятежно
                             желанием свежим из детства –

Снежинкой вселенской,
                                   поблескивая, завертеться.

И так безнадежно,
                             пронзительно ждется чего-то

Открыто окно
                             в снегопад наступившего года.

НОВОГОДНЯЯ  ПЕСЕНКА

Золотистый алкоголь
Пейте братцы, лейте други!
Нынче первая гастроль
Молодой скрипачки Вьюги!

Нынче самый первый бал
Молодой гордячки Елки!
Ставим Елке высший бал
За красивые иголки.

Под симфонию снегов
В синем мире заоконном
Пьем за дружбу и любовь,
Будем жить по их законам!

Бьют часы и гаснет свет,
Слушайте и восхищайтесь!
От вчерашних лет и бед
Отряхайтесь, очищайтесь.

Золотистый алкоголь
Пейте братцы, лейте други!
Нынче первая гастроль
Молодой скрипачки Вьюги!

Вьюга белая поет,
Ноты снежные роятся.
Для того и Новый Год,
Чтобы заново рождаться!

Добавлено (25.02.2015, 21:09)
---------------------------------------------
Тиана Веснина                                              

                                       
                                        СКАЖИ ЕМУ:  НЕТ
                                                рассказ

 «Я прошу тебя понять, взглянуть на мою измену не как на измену, а как на временное сумасшествие. Ты же знаешь: я тебя очень люблю! А это что-то другое».                               
Мелодичные переливы  звонка прервали ее монолог. Она вздрогнула, взглянула на себя в зеркало и пошла открывать дверь. В прихожую вошел тот, к кому были обращены ее слова, брошенные в пустоту, потому что она знала, что вряд ли дерзнет сказать ему это.    
Высокий мужчина с серебряной проседью в волосах крепко обнял ее за талию и протянул букет роз.
- О, Алекс, ты как всегда очарователен, - произнесла она, неловко   скользнув губами по его щеке, пахнущей свежестью.
- Алла, дорогая, я на минутку: выпить кофе и увидеть тебя. Сегодня, к сожалению, вернусь поздно. Будем обсуждать рискованный, но весьма привлекательный проект, - энергичной походкой, направляясь в кухню, говорил Алекс. – Ну, как у нас дела? – обвел он взглядом находящуюся в стадии монтажа кухонную стенку.    
Алла суетливо налила воду в кофеварку и высоким от волнения  голосом, которому старалась придать обыденные ноты, принялась объяснять, что к вечеру кухня будет полностью готова, через два дня будет закончена спальня и сразу же привезут мебель.        
 - Ну вот, - улыбнулся Алекс, - то о чем ты… мы, - поправился он, - мечтали столько лет, стало действительностью. Ты рада?
Он сладострастно прижал ее к себе, она по привычке обняла его за шею, но под предлогом, что кофе уже готов, выскользнула из объятий.            
Алекс пил кофе, а она смотрела на него и не находила в себе той ясности чувств и радости, которую всегда испытывала при виде его.
У двери они обменялись обязательными поцелуями, и он ушел.           
Алла вернулась в только  что отремонтированную гостиную и устало опустилась на диван.
«Да, он прав, то, о чем мы мечтали десять долгих лет, вдруг стало реальностью. Какая это была бы радость всего месяц назад…»

В их  встрече было нечто мистическое. Потому что произошло то, что не должно было произойти. Что-то нарушилось в четком движении  судьбоносных сил: и дороги Алекса и Аллы пересеклись, хотя должны были пройти параллельно.
Алла, - высокая, красивая шатенка, - бухгалтер одного  драмтеатра на юге России. Провинциальный театр – сосредоточение сонно-духовной жизни города: актеры – гении, гибнущие на  «алтаре алкоголя», с лицами изъеденными гримом, запах пыли и старой бутафории. И вдруг эту отупляющую тишину  с какой-то великолепной грубостью нарушил молодой режиссер. Он сотворил чудо: разбудил сонное царство, заставил двигаться, а главное думать. «Гении» забыли о бутылке, а кто не смог - закрыл за собой дверь.
Тогда  двадцатипятилетняя Алла глазами, полными вселенского восторга, смотрела на молодого режиссера, который иссекал огонь из актеров, заставлял их переживать страсти средневековой Англии, как свои собственные. Результатом явилось приглашение на театральный фестиваль в Москву. Весь театр, подобно чеховским сестрам, с надеждой смотрел вдаль и повторял: «В Москву! В Москву!»  Казалось, что после фестиваля сонное существование уже будет невозможно. Московский ветер наполнит паруса, и театр помчится вперед…
Все это было прекрасно, но режиссер не обращал никакого внимания на Аллу, как она ни покачивала бедрами, душисто ни вздыхала тонкими духами, подавая ему на подпись бумаги.  Он пленился какой-то худющей, с ногами-спичками  семнадцатилетней девицей, грезившей о театре и славе.
Но Алла решила не сдаваться. Она взяла отпуск и отправилась на фестиваль со своим театром. В день спектакля Алла волновалась так, будто ей самой предстояло выйти на сцену.
Первое действие прошло отлично: был взят нужный темп, и накал средневековых страстей предстал не покрытой пылью бутафорией, а заставил задуматься: что же изменилось за это время в людских сердцах? Неужели они точно так же бьются ради власти и золота, неужели доброта и порядочность такие же редкие явления, как и пятьсот лет назад? Поставив такие вопросы перед зрителями, первый акт опустил занавес.
Алла, наслышанная о московских деликатесах, - она впервые была в столице, - чинно направилась в буфет, уверенная, что в столице перед стойкой не будет толпы, как в ее провинциальном театре, где за стакан разбавленного сока и бутерброд с жиром, подернутым ниточками мяса, зрители бились все антракты. Но картина оказалась такой же. Алла хотела было уйти, однако желание все же вкусить такие - для нее провинциалки застойных времен – абстрактные понятия, как карбонат, осетрина, твердокопченая колбаса, зефир, поставило ее в хвост длинной очереди. Когда прозвенели три положенных звонка, Алла совершенно неожиданно подумала:
«Что, если я не пойду в зал, а останусь в буфете? Все разойдутся, и я спокойно полакомлюсь запретными  столичными плодами! Тем более что спектакль я знаю наизусть».
Она улыбнулась своей идее и осталась вместе с еще такими же.
За одним из столиков расположилась шумная компания, и, когда буфет почти опустел, Алла невольно обратила внимание на этих очень хорошо одетых людей. Особенно ей понравился высокий темноволосый мужчина.
«Везет же,- подумала она, глядя на женщину с глубоким декольте, которая все время льнула к нему, - иметь такого мужа! А, может, он ей вовсе и не муж, слишком уж зазывно она на него смотрит».
- Все! – вдруг зло рявкнула крашеная под  яркую блондинку буфетчица.
- Больше отпускать не буду! – и она брякнула табличку «Закрыто» прямо перед носом ошеломленной Аллы.
- Тоже мне! – намеренно громко обращаясь к своей товарке, говорила буфетчица. – Пришли в театр в буфете сидеть. Ох, что за люди! Актеры стараются, а они тут, у стойки…
Волна крови залила лицо Аллы, потупив и без того неловкий взгляд провинциалки, она опустила голову и, пробормотав, что-то типа: «Вы правы…» – медленно повернулась и пошла.
- Нет, не правы! – раздался чей-то голос. – Сейчас же извинитесь перед девушкой и обслужите ее, как следует!
Буфетчица широко открыла свой ярко обведенный морковной помадой рот и хотела было рявкнуть на забывшегося смельчака, как, встретив его взгляд, интуицией раба поняла, что это один из сильных мира сего.
Ее противный рот в тот же миг расплылся и залепетал:
 - Да… да… конечно.
- Нет, не надо! Я уже не хочу! – бросила Алла, порываясь уйти.
Но темноволосый мужчина встал и подошел к ней.
- Нельзя, девушка, разрешать хаму глумиться над собой!
- Извинитесь! Я сказал! – не поворачивая головы, приказал он буфетчице.
- Простите… простите, - поспешно залепетала та. – Устала, знаете ли…
Алла  под давлением неожиданной защиты была вынуждена купить бутерброд и стакан кофе.  Выбрав  такой столик, чтобы она не была видна своему защитнику, девушка хотела только одного: съесть поскорее вставший поперек горла бутерброд и уйти. Но незнакомец несколько раз обернулся, а потом встал и под неодобрительный шепот женщины с глубоким декольте подошел к Алле и, попросив разрешения, сел за ее столик.
- А мы вот тоже решили провести время в буфете. Хотя,  надо сказать, первый акт для провинциального театра сыгран очень неплохо.
- О, да! – подхватила Алла приятные для нее слова. – Спектакль потрясающий!
 - Вы так говорите, будто его уже видели.
- И не раз! – улыбнулась она, постепенно оттаивая ото льда смущения.
- Вот как?! И где же?
- Я работаю в этом театре…
- Боже! – вскричал он. – Это же ЧП! Спектакль в полном разгаре, а Корделия – в буфете!
Алла расхохоталась.
- Увы! Бухгалтерия – не место для Корделии, скорее уж для леди Макбет.
- Вот все и открылось: вы – очаровательна гостья столицы и зовут вас…
- Алла.
- А меня…
 - Алекс! – раздался чей-то голос из веселой компании. – Мы уходим!
- Да! – отозвался он и неожиданно предложил девушке: - Поехали с нами! Нас сегодня охватила жажда веселья, и мы хотим ее утолить в  театре оперетты.  Мы как раз поспеем к «Карамболине». Вы любите оперетту?
- О, очень!
Он протянул ей руку.
Алла, напряженно улыбаясь,  размышляла, как же ей поступить? Согласиться?! Он сразу решит, что она такая… с ней все можно… Не согласиться?!  Вряд ли когда на ее пути возникнет такой мужчина…
- Алекс! – компания была уже в дверях.
Щеки Аллы вспыхнули, на языке уже дрожало слово «да», как вдруг помутившийся рассудок дал отбой и выпустил ужасную фразу:
- К сожалению, я не смогу, - произнесла Алла, не веря в то, что это говорит она. – Я должна после спектакля зайти к ребятам за кулисы, иначе они обидятся.
«Да пусть обижается хоть целый свет!» – вскричал очнувшийся рассудок.
Но слова уже были произнесены. Алла опустила голову, чтобы  ее досада на самое себя не была замечена Алексом.
Но он поступил так, как того не могла ожидать Алла. Он подошел к своим друзьям и с ироничной улыбкой сказал:
- Что-то меня на Шекспира потянуло. Я остаюсь! Говорят, третий акт – просто потрясающий!
Женщина с глубоким декольте метнула в сторону Аллы презрительно-насмешливый взгляд.
- Это, сидя в буфете, делают такие ценные заключения?
- Дорогая, тебе этого не дано сделать, даже сидя в зрительном зале!
Лицо женщины потемнело от слов Алекса, она пронзительно посмотрела ему в глаза. Он совершенно спокойно перенес всю тяжкую многозначительность ее взгляда.
Компания шумно удалилась, и Алекс пригласил девушку в свою ложу.
Третий акт не подвел Аллу. Зал вздрогнул от аплодисментов.
Когда они прошли с Алексом за кулисы то все, кто находился там, почтительно здоровались с ним и почтительно внимали его словам. Алла не без любопытства поглядывала на Алекса: «Кто же он?» Судя по тому, с каким подобострастием беседовал с ним председатель жюри фестиваля, Алле пришлось догадаться, что он один из Тех.
Алексу представили взволнованного режиссера.
- Я так рад, что вы зашли к нам, - начал он.
- Это вы вашу Аллу благодарите, -  ответил Алекс и движением руки отогнал всех затерших Аллу на задний план. – Это она мне  сказала, что спектакль потрясающий.
Режиссер с интересом посмотрел на нее. Но Алле уже  было безразлично его внимание. Он бесславно проигрывал на фоне Алекса.
Три дня спустя она уехала: и начались встречи-разлуки. Алла прилетала в Москву один-два раза в месяц на субботу-воскресенье, иногда на праздники. Потому что у Алекса, Алексея Николаевича Осоргина, было все: высокое служебное положение, жена, двое детей, квартира в районе для избранных, дача, государственная, собственная и так далее. Ему не хватало только новизны чувств,  познакомившись с Аллой, он получил и  их.
Сначала они встречались в гостиницах, потом он снял квартиру. Эти встречи были праздниками, но они так быстро кончались. Нет, Алла не надеялась, что однажды Алекс разойдется с женой. Она была открыта для новых знакомств, но все было не то, не то…
Время  мчалось сверкающей стрелой, и вот уже десять лет, налетав сотни тысяч километров, Алла по-прежнему приезжала в Москву. Казалось бы, что может нарушить этот незыблемый порядок? Оказалось, всего один день… 17 августа 1998 г.!
Алекс спокойно перенес крушение партийной империи и заранее подготовил себе руководящее кресло в крупном СП, но вот с 17-м августа вышла неувязка. СП Осоргина в считанные недели обанкротилось.
Алла приехала в Москву, не обратив особого внимания на оглушивший страну кризис, кризис она увидела на лице Алекса.
- Я потерял все! – сухо бросил он.
Она стала его утешать.
- Я – нищий! – отогнал он ее ласковые руки.
- Но я все равно люблю тебя, - возразила Алла.
- Ты воспринимаешь мои слова несерьезно! – злился он.
- Как бы я их не воспринимала, я все равно люблю тебя, - был ответ.
Она уехала, а два месяца спустя Алекс позвонил ей и сказал: «Я развожусь!»
Алла не поверила. В течение десяти лет на ее тонкие намеки, как бы им было хорошо жить вместе, Алекс без устали и раздражения  отвечал, что этого не может быть и не будет никогда.
Причину развода ей, конечно, он ни за что не скажет, но из обрывков фраз и полунамеков она сформулировала ее сама. Вероятно, Алексу понадобились деньги для предотвращения банкротства, и он попросил какую-то сумму у жены. Но та, боясь потерять свой собственный капитал, полученный по наследству от высокопоставленных родителей, наотрез отказала ему: «Выпутывайся, как знаешь!»  Алекс не стерпел и сказал ей то, что уже много лет хранил в себе. Его вынужденная искренность явно не понравилась супруге и - слово за слово. Тут же выплыла информация об Алле. Жена бросила ему в лицо обвинения в неверности, а он ей - причины побудившие его к ней.
Несколько месяцев спустя Алла получила переполненное ненавистью письмо от г-жи Осоргиной, в котором та обвиняла ее в их разводе с мужем. Разорение Алекса она также приписала мотовству Аллы. «И запомните, - подчеркнула Осоргина в конце, - я его оставлю совершенно нищим, при разводе он лишится даже той малости, которой еще владеет. Нужен он будет вам такой – берите!»
После письма Алла поверила в развод.
«Конечно, возьму, - решила она. – Столько лет вместе. И потом, как я не пыталась, никого лучше Алекса я не нашла и не найду. А мне уже тридцать пять».
Полгода были ужасны. Порой Алекс доходил до отчаяния, но… он был Осоргиным. И из того немногого, что ему удалось сохранить, он, пойдя на риск, вновь принялся отстраивать свою империю. Удача, столько лет верой и правдой сопутствовавшая Алексу, вновь повернула к нему свое лукавое лицо. Фирма «Осоргин» быстро заняла место в мире крупного  бизнеса. Заволновалась супруга, встревожились дети, отвернувшиеся от отца-банкрота, и началась осада Алекса.  Жена объявила, что не даст развода, что  тридцать лет прожитые вместе – это серьезно.  Алекс посмотрел на нее холодными серыми глазами и сказал: «Неужели за тридцать лет ты не поняла, что я никогда и никому не прощаю предательства?!»
До Аллы доходили слухи, что жена даже попала в больницу с каким-то  кризом.
- Спектакль! – презрительно бросил Алекс на ее вопрос.
И вот, радостный день, который, как была уверена Алла, никогда не взойдет на горизонте ее жизни.
- Я получил развод! – весело вскричал Алекс, салютуя выстрелом шампанского.
Пена лилась им на руки, они захлебывались от игристой влаги и счастья.
Огромная гостиная была совершенно  пуста, они сели на пол и пытались остановить мгновение гармонии, когда все атомы мироздания пришли для них в идеальное равновесие.
    
Алекс купил трехкомнатную  квартиру. Им оставалось только сделать ремонт по своему вкусу и приобрести мебель. Алле казалось, что это сон. Неужели она вырвется из своего провинциального города, где жила в квартире «трамвайчиком» с матерью, младшей сестрой, ее мужем и ребенком.  Неужели она станет женой Осоргина. Ее спина невольно выпрямлялась, а во взгляде светилось торжество. Она ни о чем не могла думать, как только о словосочетании Алла Осоргина. Заявление в  загс было уже подано.
До воплощения мечты в реальность оставалось всего каких-нибудь полтора месяца, когда Алла пошла на квартиру, которую раньше снимал Алекс,  забрать оставшуюся мелочь и отдать ключи хозяйке. Мелочи набралось много, целая спортивная сумка. Алла вздохнула: делать нечего! и спустилась вниз. Сколько раз потом она думала: «Ну, спустись я чуть раньше или позже и мне бы удалось миновать этой встречи. Но тогда бы я разминулась с самым лучшим, что есть на свете».
Она вышла из подъезда и столкнулась с ним. Она не разглядела его лица. Только что-то очень красивое мелькнуло перед глазами.
- Девушка, - неожиданно обратился он к ней, - вы не подскажите, как отсюда выехать на Янтарную улицу?
Она с сожалением пожала плечами.
- Я здесь не живу…
- Это наказание какое-то, - невольно начал жаловаться он. - Я плутаю уже, наверное, с полчаса,  и  никто не может вывести меня из этого лабиринта!
Он резко повернулся и направился к машине, роскошному темно-синему джипу. Потом вдруг обернулся и сказал:
- Вас подвезти до метро? А то я смотрю, сумка у вас тяжелая.
- Да… в принципе не так далеко… Но если вы предлагаете, - и Алла, передав ему сумку, легко вскочила в джип.
Они разговорились так непринужденно, что не заметили станции метро и проехали мимо.
- Простите, это моя вина! – воскликнул он. – Называйте адрес, я вас довезу прямо до дома.
Алле доставило удовольствие назвать свой  новый адрес и, когда они подъехали к внушительной башне, ей впервые в жизни было не стыдно своего дома.
Денис, так звали ее неожиданного знакомого, слегка наклонился, чтобы из кабины взглянуть вверх.
- Вы, наверное, художница  и живите на последнем этаже со стеклянной крышей?
 - Нет, я – не художница и живу на 15-ом этаже.
Им не хотелось расставаться, поэтому они обменялись номерами сотовых телефонов.
Через два дня телефон зазвонил, и жизнь Аллы сошла с предначертанного ей пути. Первое, что она сделала, –  солгала Алексу, чтобы иметь возможность провести вечер вне дома. Но что это был за вечер!.. Огни, заводные ритмы музыки и темные, загадочные глаза Дениса. Они поддались всеобщему веселому сумасшествию и танцевали, пока хватало дыхания, пили экзотические коктейли и опять танцевали. Это был  не статичный, стандартный вечер с Алексом, это был вечер с ровесником.
Двадцать лет разницы между Аллой и Алексом невольно давили ей на плечи. Она давно перестала ощущать себя в своем возрасте. Денис вернул ей то, что у нее было, а она  этого уже не замечала.
В разноцветном сумраке на танцполе они выглядели еще моложе.
- Я сначала решила, что тебе двадцать пять, – сказала Алла.
- Нет, увы!  Тридцать пять!
- Интересно, а как ты выглядел в двадцать?
- А мы сейчас посмотрим, - произнес Денис и вынул паспорт. – Вот, здесь мне чуть больше двадцати.
Алла с любопытством посмотрела на фото.
- Изменился, - кивнула она, - но в лучшую сторону. Здесь ты какой-то маменькин  сынок.
- Может быть, - усмехнулся он.
- Постой! – схватила паспорт Алла. – Я хочу посмотреть, когда у тебя день рождения: 28 апреля. Щепин Денис Сергеевич. Теперь я знаю все!
Возвращаться домой в таком состоянии было невозможно.  Собрав остатки сил, она  позвонила Алексу и опять солгала, что поедет ночевать к прилетевшей из-за границы подруге.
Они поехали к Денису. Денис оказался потрясающим, восхитительным любовником. Его сильное, пахнущее свежестью тело опьянило Аллу.
Когда изнемогающая в нежности ночь сменилась утром, молодая женщина с интересом огляделась вокруг: розового дерева спальня, выдержанная в бежевых тонах гостиная и белоснежная кухня.
За завтраком, изыскано сервированным Денисом, она осмелилась поинтересоваться, где он работает.
 - Система информатики, - улыбнувшись, ответил он.
Алла еще хотела  побыть с ним, но, взглянув на часы, вскрикнула и,  торопливо накинув плащ, поспешила домой. В  два часа дня на обед может прийти Алекс.  Она едва успела кое-что приготовить, как раздался его звонок.
Он вошел и прижал ее к себе с недвусмысленным желанием, она попыталась сослаться на стоящую на плите кастрюлю, но он был неумолим.
- Я провел без тебя отвратительную ночь!
Алла подчинилась и впервые от  всегда столь желанной близости с Алексом почувствовала отвращение и хотела только, чтобы это все поскорее закончилось. Ей было неприятно прикосновение его тела, покрытого седеющими волосами, его подрагивающий мягкими волнами живот, его морщины, искаженные восторгом наслаждения. Перед ее глазами стояло лицо Дениса…
Алекс сел обедать, а она отошла к окну и  дрожащими пальцами взяла сигарету.
«Что это? И за что это?! Неужели нельзя было раньше встретиться с Денисом? И тогда бы мне не пришлось лгать и рисковать счастьем спокойных отношений ради минутного безумства».
Позвонил Денис, она бросила все и помчалась к нему. Он ждал ее на улице у кафе. Она прижалась к нему, и чувство гармонии заполнило все ее существо.
Их отношения длились уже почти полтора месяца. Она лгала Алексу и, как оказалось, весьма умело, потому что Алекс был не из тех мужчин, которые, обнаружив измену, могут отвести глаза в сторону и простить заблуждения своей женщине.
День бракосочетания неумолимо приближался. Необходимость принять единственно правильное решение мучила Аллу днем и ночью. Она была вынуждена все рассказать Денису. Он выслушал и ничего не ответил. Но вчера, когда она пришла к нему, он обнял ее, обвел рукой комнату и сказал:
- Видишь, здесь все есть, не хватает только…
Алла с досадой подумала: «Сейчас скажет: хозяйки».
- Центра этой вселенной – тебя!
- Это? – непослушным языком попыталась уточнить она.
- Это предложение руки, сердца и всего остального.
Гордиев узел был в одно мгновение разрублен Денисом. Но душу Аллы все же нестерпимо жгли осколки любви к Алексу.
«Как… как ему сказать об этом?»
Она посмотрела долгим взглядом на Дениса и поняла, что скажет и даже, может быть, очень просто.
Раздавшийся  телефонный звонок отвлек Дениса.
Алла села в кресло, поднесла к губам бокал с мартини. Женская практичность, пробившись сквозь туман любви, принялась выдвигать свои аргументы: «Алекс – это уже проверенный партнер, трехкомнатная квартира, дача, машина, положение. Но зато Денис – любимый партнер и тоже с квартирой, дачей, машиной…»
Когда Денис положил трубку, она подошла к нему и, прижавшись, прошептала:
 - Да… да… да…
- Ты завтра же должна сказать ему, что вы расстаетесь! – Денис взглянул на календарь. – И на следующей неделе, в среду, мы пойдем с тобой в загс. Ты  уверена, что сможешь сказать?
- Да! – твердо ответила Алла. – Я решила! Завтра я ему все скажу, заберу свои вещи, и мне больше не придется лгать.
Они обнялись.
Вдруг раздалась тревожная трель пейджера автомобильной сигнализации. Денис взглянул на дисплей.
- Черт! – со злостью бросил он.
- Что случилось?
- Кажется, кто-то пытается проникнуть  в мою машину.
Он схватил со стола ключи и помчался к двери.
- Денис!.. Холодно же!.. – поспешила за ним Алла с его курткой.
Но дверцы лифта уже захлопнулись.
Она вернулась в комнату, хотела повесить куртку на стул, но прежде с нежностью провела по ней рукой. Почувствовав что-то в кармане, Алла решила, что это дипломатический паспорт. Денис говорил ей, что очень часто по делам ездит за границу.
«Интересно, какой он внутри этот дипломатический паспорт?» – с любопытством подумала она.
Алла смотрела и не верила: рядом  с фотографией Дениса было четко напечатано: Осоргин Александр Алексеевич. Дрожащими руками она вынула другой паспорт на имя Щепина Дениса, и все поняла.
Алекс говорил ей, что у него есть сын и дочь. Дочь живет в Москве, а сын почти постоянно в Канаде. Он говорил, что дети, узнав о  том, что он вновь на гребне успеха, стали категорически возражать против его развода.
«Значит, - с трудом пыталась размышлять Алла, - сын Алекса решил избавить свою семью от меня. Он отлично знал, что если я скажу Алексу: «Нет!», то дороги назад у меня не будет. А потом они все втроем уломают Алекса вернуться в лоно семьи, во всяком случае, попытаются. К тому же после разрыва со мной Алекс вряд ли так быстро найдет женщину, на которой  захочет жениться».
Алла поспешно положила паспорта  в куртку и заперлась в ванной. Там она открыла воду и зарыдала. Чудовищный по своей безнравственности план почти удался. Изощренно-коварный противник уже праздновал победу.
«Что ж, - собрав всю свою силу воли, решила Алла, - в этой трагикомедии последнюю точку поставлю я».
Она глубоко вздохнула и нырнула под колючие струи ледяной воды.
«Вероятно, я и влюбилась в него, потому что увидела в нем молодого Алекса, - размышляла потрясенная Алла. – Странно,  только узнав, что он его сын, я  заметила схожесть черт, жестов, привычек… Ах, как легко задумал он разбить мою жизнь, которую я складывала десять долгих, трудных лет. Если бы завтра утром  я сказала Алексу, что между нами все кончено, то, придя сюда вечером, обнаружила бы запертую дверь. И чтобы мне оставалось делать? Только вернуться домой в переполненную квартиру «трамвайчиком», вновь сесть за свой стол в затхлой бухгалтерии и это тогда, когда я уже почти была в другом мире…»
Утром Денис взял с Аллы честное слово, что она сегодня же откажет Алексу. «Вечером я жду тебя с вещами!» -  напомнил он ей перед уходом.
 
В час дня на обед пришел Алекс, и Алла сказала ему, что ее подруга уехала за границу, теперь уже навсегда.
- Чему я очень рад, - ответил он. – А то боюсь:  мы не успеем закончить ремонт до нашей свадьбы. Рабочие мне звонят и спрашивают, когда приходить, но ты все время была занята. Теперь, надеюсь, ты свободна?
- Да! Не волнуйся, в три дня мы все закончим, - успокоила она его.
Алекс ушел. Спустя полчаса замурлыкал сотовый.
- Алла, это Денис… Что-то плохо слышно… Алла, ты ему сказала?.. Да? – взволнованно спрашивал он.
Алла грустно усмехнулась и ответила:
- Я ему сказала: да!
- Хорошо, значит, до вечера, – и он отключился.
Алла, закрыв глаза, продолжала стоять посреди гостиной. Вечером она набрала номер телефона Дениса и услышала то, что должна была услышать: «Такой номер больше не существует».

 
Форум » Книги » Книшки - книшки - книшки » Литературный коллайдер (Ведущие: Тиана и Александр)
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск: